Главная » Стены » Имре Надь – жизнь и казнь. Имре Надь: биография Имре Надь сквозь призму трагедий ХХ века

Имре Надь – жизнь и казнь. Имре Надь: биография Имре Надь сквозь призму трагедий ХХ века

Имре Надь (1896-1958), казненный коммунистами за антикоммунизм, на самом деле был одним из ветеранов венгерского и международного коммунистического движения. Участник Гражданской войны в России, в 1920-х годах он находился на партийной работе в Венгрии, с 1928 года эмигрировал и жил в СССР, занимаясь хозяйственной и научной деятельностью, в конце 1944 года вернулся в Венгрию.

Очевидно, возвращение произошло с санкции Сталина - Венгрия переходила в зону влияния СССР, и ей следовало обеспечить просоветское правительство. В последующие годы И. Надь занимал ведущие государственные посты: министра сельского хозяйства в 1944-1945 годах, министра внутренних дел в 1945-1946 годах, в 1951-м -министра заготовок, в 1952-м - заместителя Председателя Совета Министров.

А затем произошло то, что принято называть «хрущевской оттепелью». Послесталинский курс Хрущева оказал большое влияние на политику Венгрии.

Крутая расправа со сталинизмом вызвала шок в руководстве «братских стран». Однако огромное количество людей были введены в заблуждение этой демагогией, думая, что настала пора реальных свобод.

Очевидно, решив, что венгерское правительство недопонимает «курс реформ» (или недостаточно активно на него реагирует), по инициативе советского руководства на пост главы правительства был назначен Имре Надь, которому и было поручено ознакомить с новым курсом широкую общественность. Имре Надь, позже названный «венгерским Горбачевым», горячо ратовал за коренную ломку, перестройку старого, просталинского курса.

Политика ВПТ не устраивала Надя, он видел, что перестройка носит лишь поверхностный характер, а не полное изменение курса страны - экономического и социального, правительство раздирают идеология новых времен и методы старой закалки.

Надь разочаровался в партии и все больше опирался на независимые от партии общественные силы, действуя если и не помимо партии, то через ее голову и оказывая на нее давление со стороны.

«Слишком далека партия от народа», - утверждал Надь. Он участвовал в создании Отечественного народного фронта, возлагая на эту организацию большие надежды: Надь намеревался сделать фронт независимой от партии политической силой. Некоторые считали даже, что у Надя был план создания второй партии в Венгрии.

В конце 1954-го - начале 1955 года положение Надя как главы правительства поколебалось, что напрямую было связано с изменениями в СССР. Пленум ЦК ВПТ постановил вывести Надя из Политбюро за его антимарксистские взгляды и фракционную деятельность, а также исключить из состава ЦК.

Государственное собрание отозвало Надя с поста Председателя Совета Министров. Все громче звучал во второй половине 1956 года боевой клич оппозиции: вернуть Имре Надя к руководству партией и страной. Надь написал заявление в ЦК с просьбой восстановить его в партии ввиду необходимости сплотить партийные ряды, а также ввиду того, что он убедился в стремлении руководства ВПТ покончить с ошибками прошлого. ЦК ответил, что о привлечении Надя к руководству вопрос не стоит.

События в Польше сыграли для Венгрии роль детонатора - появилась мысль о демонстрации солидарности с народом Польши. 23 октября демонстрация солидарности, встретив сопротивление властей, перешла в восстание по классической ленинской схеме - были захвачены телеграф, радио и прочие средства массовой информации.

Ситуация в Будапеште стремительно выходила из-под контроля властей.

В ночь с 23-го на 24 октября 1956 года состоялось заседание ЦК ВПТ, которое решило, что в столице Венгрии «разразилась контрреволюция». Было решено просить Советский Союз прислать для ее подавления советские войска, размещавшиеся в Венгрии, согласно условиям Варшавского договора, поскольку стало ясно, что внутренними силами подавить начавшееся восстание не удастся. Той же ночью советские танки вступили в Будапешт. В эту же ночь ЦК включил в свой состав видных оппозиционеров, в их числе был и Имре Надь. Возглавить правительство было рекомендовано Надю.

С личными обращениями по радио выступили Имре Надь и Янош Кадар. Кадар подчеркнул необходимость защитить власть рабочего класса от врага и призвал коммунистов и всех трудящихся поддержать советские войска и вооруженные силы Народной республики. Участие советских войск в защите режима было воспринято многими как вмешательство извне в венгерские дела, в результате чего настроения масс развивались во все более неблагоприятном направлении.

Обстановку совершенно обострило кровопролитие, произошедшее утром 25 октября перед парламентом. По собравшимся здесь демонстрантам был открыт пулеметный огонь с крыш прилегающих к площади зданий. Эти события, весть о которых разнеслась по Будапешту, а затем и по всей Венгрии, накалили страсти и намного усложнили положение защитников «народной демократии» и приверженцев умиротворения.

Тем временем, явившись к Имре Надю, делегация первого в Венгрии рабочего Совета потребовала от правительства расторгнуть Варшавский договор, добиться вывода до 1 января 1957 года всех советских войск с территории Венгрии, установить с Советским Союзом «равноправные и независимые отношения», сделать парламент «действительно высшим органом страны», а профсоюзы - «независимыми организациями», создать на заводах рабочие советы, повысить заработную плату низкооплачиваемым категориям рабочих и служащих и установить максимум для высокооплачиваемых категорий, предоставить амнистию повстанцам и политическое убежище перешедшим на их сторону советским бойцам и офицерам, создать из рабочих и других трудящихся новые органы государственной безопасности.

В тот же день, 26 октября, Надь предложил Центральному комитету приветствовать восстание как «национальное и демократическое движение», но не получил поддержки большинства. Врагами народной власти именовались лишь те, кто откажется сложить оружие до 22 часов.

Заявляя в категорическом тоне о твердой решимости ЦК и правительства защищать достижения народной демократии и ни найоту не уступать в вопросе о социализме, призывая коммунистов, рабочих и вооруженные силы «уничтожать беспощадно тех, кто поднял свое оружие на государственную власть нашей народной республики, если они не сложат оружие в установленный срок», обращение заканчивалось в другом тоне: «Пусть национальное единство и примирение сменят эпоху братоубийства!»

Советское правительство обещало неотложно рассмотреть вопрос об удалении советников СССР из государственного, хозяйственного и военного аппарата стран народной демократии и обсудить вопрос о пребывании советских войск на территории Венгрии, Румынии и Польши. Декларация называла справедливым и прогрессивным движение венгерского народа против недостатков в области экономического строительства и против бюрократизма, хотя и отмечала, что к этому движению вскоре после его начала примкнули силы «черной реакции и контрреволюции».

В высших инстанциях СССР и других социалистических государств решение о новых, радикальных и срочных мерах военно-политического характера в Венгрии в эти дни выкристаллизовывалось по мере того, как выявлялась катастрофичность тамошней ситуации и уходили надежды на то, что защитники «народной демократии» смогут справиться с нею собственными силами. Становилось все яснее, что реальная власть в стране переходит в руки антисоветски и антисоциалистически настроенных ревкомов и советов, что Венгрия выходит из системы Варшавского договора.

Безотлагательный выбор Советским Союзом твердой позиции должен был также помочь покончить с замешательством, которое начало уже проявляться в связи с венгерскими событиями и в международном коммунистическом движении, угрожая потрясением организационных и политических основ зарубежных коммунистических партий.

Тем временем Янош Кадар выехал на встречу с советским руководством, на которой было принято решение о подавлении восстания.

В 19 часов Надь объявил по радио о выходе Венгрии из организации Варшавского договора. Он сообщил также, что Венгрия обратилась к великим державам - СССР, Великобритании, США и Франции - с просьбой гарантировать ее нейтралитет.

После полуночи в воскресенье 4 ноября советские войска двинулись в глубь Будапешта и в пять часов приступили к уничтожению

опорных пунктов повстанцев. Имре Надь еще в три часа ночи созвал заседание своего кабинета, на котором было принято решение оказать Советской армии вооруженное сопротивление.

Вскоре после этого Надь покинул здание парламента и укрылся в югославском посольстве. В Будапеште начались бои. Город сильно пострадал: стены многих домов были повреждены попаданиями снарядов и пуль, на некоторых улицах артиллерийским огнем были разрушены целые кварталы.

«Правда» в этот день опубликовала передовую статью «Преградить путь реакции в Венгрии», которая утверждала, что Имре Надь объективно стал пособником реакции, что он не может и не хочет с ней бороться, что его правительство фактически распалось. «Правда» писала, что советский народ готов помочь венгерскому народу сокрушить реакцию.

Между тем Надь хлопотал через югославское посольство о разрешении выехать в Югославию. Югославские руководители распорядились выдать мятежных венгров. 23 ноября Имре Надь и находившиеся с ним члены сформировавшегося в конце октября - в начале ноября партийного руководства (в том числе Д. Лукач, 3. Ваш, Г. Танцош) и члены их семей были арестованы советскими офицерами при выходе из югославского посольства и перевезены в Румынию. Весть об этом вызвала новое обострение обстановки.

16 июня 1958 года в Будапеште было объявлено о закрытом процессе над Имре Надем и его ближайшими сподвижниками. Суд расценил деятельность Надя как контрреволюционный заговор и государственную измену и вынес смертные приговоры Надю, Силади, Гимешу и Малетеру и принял постановления о приведении их в исполнение. (Лошонци к моменту суда умер в тюрьме, другие обвиняемые на этом процессе были приговорены к длительным срокам тюремного заключения.) Протест югославского правительства по поводу осуждения и казни Надя был отклонен правительством Венгрии.

19 декабря 1958 года Генеральная Ассамблея ООН осудила казнь Надя, а в следующем году 64 голосами против 10 осудила правительства СССР и Венгрии за игнорирование постановления ООН по венгерскому делу.

50 лет назад, 16 июня 1958 г., был приведён в исполнение смертный приговор в отношении Имре Надя. Личность этого политика и через несколько десятилетий после его трагической кончины продолжает находиться в эпицентре споров, привлекающих внимание не только специалистов, но и широкого общественного мнения как в Венгрии, так и за её пределами. Вышедшие и на русском языке две биографии Имре Надя, принадлежащие историкам разных поколений - Тибору Мераи и Яношу Райнеру, дадут российскому читателю новую пищу для размышлений о превратностях судьбы этого человека, который, не перестав быть в душе коммунистом, ищущим пути примирения выношенных им идей с объективной реальностью и национальными ценностями, стал для многих венгров символом перемен, направленных на ликвидацию монопольной власти компартии.

Авторы биографий относятся к совершенно разным поколениям. Тибор Мераи, родившийся в 1924 г., в 1940-е годы примкнул к компартии, подобно многим тысячам своих соотечественников увидев в ней силу, способную коренным образом обновить страну. В начале 1950-х годов он уже был преуспевающим журналистом центральной партийной газеты «Сабад неп», был удостоен престижной премии Кошута за репортажи о войне в Корее. Позже пришло прозрение. «Не мы сфабриковали обвинение и не мы произнесли приговор, но мы уверовали в ложь и сами повторяли её», - писал Мераи 6 октября 1956 г., в день торжественного перезахоронения Ласло Райка, деятеля компартии, ставшего осенью 1949 г. жертвой судебного процесса, сфабрикованного от начала до конца. Уже с 1953 г. Мераи относился к числу журналистов, всецело поддерживавших реформаторскую программу первого правительства И.Надя, что стоило ему после отката реформ в 1955 г. изгнания из партийной газеты и других неприятностей. После революции, в парижской эмиграции, ещё при жизни И.Надя он приступил к написанию биографии человека, которого знал лично: точность свидетельств очевидца и живость, образность изложения сочетаются в этой, как и других работах Мераи, с мастерством политического анализа и глубоким знанием исторического контекста; многие его версии не были опровергнуты, а напротив, получили документальное подтверждение в 1990-е годы, когда были рассекречены документы из советских и венгерских архивов. Речь идёт среди прочего о мотивах, двигавших советскими лидерами при принятии окончательного силового решения.

Другой биограф И.Надя, Янош Райнер, родился через год после революции. В 1986 г. молодой сотрудник будапештского партархива опубликовал под псевдонимом в эмигрантском издании данные о количестве репрессированных за участие в событиях «будапештской осени», что даже при всём относительном либерализме кадаровского режима грозило решёткой. Позже он стал крупным историком, возглавляет будапештский Институт по изучению революции 1956 г. Вышедшая в юбилейном 2006 г. книга «Имре Надь, премьер-министр венгерской революции 1956 года» является сокращённой, переработанной с учётом новых источников версией его двухтомной политической биографии Надя, опубликованной во второй половине 1990-х. Выход этой книги стал в своё время событием в венгерской исторической науке - тем более значительным, что личность этого политика на родине постоянно становилась предметом домыслов и политических спекуляций.

Можно, впрочем, заметить, что не только на родине. С тех пор, как в начале 1990-х годов российские историки получили возможность более дифференцированного подхода к оценке венгерской «национальной трагедии» 1956 г., отказавшись от прежней упрощенческой схемы «контрреволюционного мятежа, поддержанного мировым империализмом», и в России не утихают споры вокруг личности Имре Надя, центральной фигуры политической жизни Венгрии в те драматические дни. Более того, успел сложиться целый ряд стойких мифов, сквозь призму которых воспринимается российским сознанием этот трагический персонаж венгерской истории новейшего времени. Согласно наиболее экстравагантному из них (к нему приложил руку и известный автор исторических бестселлеров Э.Радзинский), Имре Надь, недавний австро-венгерский военнопленный, примкнувший в период революции в России к большевикам и служивший в органах ЧК, был якобы непосредственно причастен к расстрелу царской семьи. Праведный гнев, овладевающий российскими патриотами при одном только упоминании о грубом вмешательстве иноземцев в драму русского народа, вполне закономерно проецируется и на сотрудника ЧК И.Надя. Даже в том случае, когда приходится принять как данное простой исторический факт: Имре Надь летом 1918 г. находился в Прибайкалье, за тысячи вёрст от Екатеринбурга, и уже поэтому не мог иметь никакого отношения к той кровавой расправе (биограф И.Надя Янош Райнер в своих работах даже не удостаивает эту версию вниманием как совершенно несерьёзную).

Покрыта легендами и деятельность Имре Надя в период эмиграции, в Москве 1930-х годов. В 1989 г. по инициативе тогдашнего председателя КГБ В.А. Крючкова (в 1956 г. советского дипломата в Венгрии) были извлечены из архивов и переданы в Венгрию документы о связях Имре Надя с органами НКВД. Тогдашнее руководство кадаровской ВСРП не решилось их обнародовать, не желая подливать масла в огонь острой политической борьбы периода «смены систем». Лишь в феврале 1993 г. документы впервые опубликовала в погоне за сенсацией итальянская газета «Ла Стампа», наделав немало шуму. При том, что Крючков явно преследовал сиюминутные и не слишком чистоплотные политические цели - компрометации реформаторского крыла кадаровской ВСРП, склонного к реабилитации И.Надя, документы отнюдь не являются подделкой и, в общем, не оставляют сомнений в определённой причастности Надя к агентурной разработке некоторых из тех венгерских коммунистов-эмигрантов, которые стали в 1937-1938 гг. жертвами сталинских репрессий. Эта деликатная тема нашла отражение в литературе об И.Наде. Правда, читая некоторые труды даже серьёзных историков, трудно отделаться от впечатления о стремлении по возможности обойти здесь некоторые острые углы. Что в общем вполне понятно, учитывая давление венгерского общественного мнения к персоне Имре Надя, ставшего для многих фигурой знаковой. Иногда даже получается, что информация, поступавшая в органы от Имре Надя, была приобщена к следственным делам как бы вопреки его воле. Между тем недавний посол России в Венгрии В.Мусатов (не только дипломат, но и квалифицированный историк) ссылается на собственноручно написанную в марте 1940 г. автобиографию И.Надя, где указывалось: «С НКВД я сотрудничаю с 1930 г. По поручению я был связан и занимался многими врагами народа». (Не в качестве оправдания И.Надя, но возникает, правда, естественный вопрос: что могло бы ожидать в конце 1930-х годов в случае отказа от сотрудничества с НКВД человека с довольно туманной биографией - долго работавшего за границей, исключавшегося из партии?) С другой стороны, встречающиеся иногда в публикациях утверждения о том, что 15 или более человек были расстреляны или погибли в лагерях именно по доносам И.Надя, кажутся слишком безапелляционными. «Писатель Антал Гидаш говорил, что он сел по навету Имре Надя. Всемирно известный философ Дёрдь Лукач, экономист Енё Варга также оказались в "расстрельных списках" из-за Имре Надя», - читаем в статье уважаемого журналиста-страноведа В.Герасимова, не одно десятилетие проработавшего в Венгрии корреспондентом «Правды» и знавшего страну как мало кто другой в России. Так вот если не ограничиться слухами, распространёнными в среде венгерской коммунистической эмиграции в СССР, а копнуть глубже, обратившись к архивным первоисточникам, возникают серьёзные вопросы. Например, в многостраничном следственном деле философа Дёрдя Лукача (о его двухмесячном пребывании в застенках Лубянки летом 1941 г. писал и «Российский курьер») нет ни малейшего упоминания о доносах Имре Надя - факт, безусловно, говорящий сам за себя. И даже если удастся доказать прямую причастность И.Надя к уничтожению некоторых соратников по партии, следует признать: вышеназванные документы хотя и важны для составления полной картины об Имре Наде как личности, вместе с тем не дают сами по себе каких-либо оснований для пересмотра, переоценки его роли в общественно-политической жизни Венгрии середины 1950-х годов и революции 1956 г. Остаётся открытым также вопрос: почему документы 1930-х годов из архивов НКВД, компрометирующие Имре Надя, не были использованы против него в 1957-1958 гг. при подготовке судебного процесса?

Ещё одна распространённая легенда: Имре Надь - человек Берии. Этой версии, похоже, придерживался и Янош Кадар. Неизвестно, правда, насколько искренне, но, по свидетельству В.Мусатова, он говорил об этом М.Горбачёву в сентябре 1985 года. Причём если для Кадара мнимая причастность Надя к команде Берии означала только компромат и ничего больше, в современной России названную версию можно поставить во взаимосвязь с новомодной попыткой некоторых историков и особенно публицистов увидеть в деятельности Берии весной-летом 1953 г. планы далеко идущих системных реформ, представить его в качестве несостоявшегося реформатора. Причастностью к команде Берии иногда объясняют и предпринятый правительством Надя в Венгрии с лета 1953 г. «новый курс» - отказ от форсированной индустриализации, смягчение методов коллективизации, перенесение центра тяжести на производство предметов потребления. Но достаточно изучить запись встречи советских и венгерских лидеров в июне 1953 г., чтобы увидеть: фигура И.Надя отнюдь не была навязана Берией на пост премьер-министра вопреки воле других, она не вызывала возражений кого-либо из членов советского руководства.

Наконец, в отечественной литературе последнего десятилетия (причём чаще всего в литературе строго определённой идейно-политической ориентации) получила хождение ещё одна спорная версия: возвращение на венгерский политический олимп в октябре 1956 г. Имре Надя, за которым к этому времени прочно закрепилась репутация «правоуклониста», связывают с уступчивостью Анастаса Микояна, не разглядевшего в И.Наде скрытого «врага» и убедившего коллег по Президиуму ЦК КПСС сделать ставку на него. Впрочем, и в западной литературе на отношение к И.Надю механически проецируется особая позиция Микояна в венгерском вопросе - он был единственным членом Президиума ЦК КПСС, последовательно выступавшим против советского военного вмешательства. Кстати, и Райнер несколько упрощает картину, когда пишет, что Микоян предлагал восстановить в партии И.Надя, исключённого из неё в конце 1955 г. по обвинению во фракционной деятельности. Ведь какова бы ни была субъективная позиция самого Микояна, на встрече с лидерами ВПТ 13 июля 1956 г. он, выступая от имени всего кремлёвского руководства, выразил мнение не столь однозначное: мы «считали и считаем ошибкой исключение из партии Надя Имре, хотя он своим поведением этого заслужил. Если бы Надь остался в рядах партии, он был бы обязан подчиняться партийной дисциплине и выполнять волю партии. Исключив его из ВПТ, товарищи сами себе затруднили борьбу с ним. Следовало бы откровенно заявить Надю, что, борясь с партией, он закрывает себе возможность вернуться в её ряды. Путь борьбы с партией - это путь, который неизбежно ведёт его в тюрьму. Наоборот, если он изменит своё поведение, то он может рассчитывать на восстановление его в рядах партии». Таким образом, необходимым условием восстановления И.Надя в партии должна была стать, по мнению Микояна, как минимум, самокритика с его стороны.
В целом же книга Райнера позволит отбросить явные мифы, пересмотреть недостаточно аргументированные версии, создать в сознании российской образованной публики реальный, полнокровный образ венгерского политика, представив его действительную роль в событиях 50-летней давности. Впрочем, полная демифологизация той или иной исторической личности - задача непосильная для историка, тем более, если речь идёт о человеке, чьё наследие продолжает на его родине оставаться активно востребованным и сегодняшним политическим сознанием. Да и что греха таить: очень трудно беспристрастно смотреть на человека, ставшего жертвой жестокого, неправедного суда. Мученическая смерть располагает историков, а тем более публицистов и широкое общественное мнение к апологетике, даёт простор для идеализации личности Надя. Последнее, впрочем, характерно и для большей части западной литературы, стремящейся признанием заслуг Надя post mortem как бы компенсировать ту поразительную близорукость в оценке его политического лица, которую западное общественное мнение демонстрировало на протяжении всей венгерской революции. Приветствовав приход к власти Владислава Гомулки в Польше в том же октябре 1956 г., оно вместе с тем упорно продолжало видеть в Наде заурядного сталиниста даже тогда, когда для этого было всё меньше оснований. Причём отношение к Имре Надю находилось в явном противоречии с провозглашавшейся в Вашингтоне установкой делать ставку не на несуществующих (давно уже полностью вытесненных из политической жизни) либералов, а на нечто более реальное - «титоистов», сторонников национального коммунизма, способных дистанцироваться от советской политики.

Ветеран партии, прошедший коминтерновскую выучку и долгие годы работавший в СССР, И.Надь не был в то же время фигурой вполне типичной в коммунистической среде. «Осколочек, отколовшийся от нашего московского гранита», - сказал о нём как-то его непримиримый оппонент Матяш Ракоши. Особость И.Надя бросалась в глаза и людям, далёким от компартии, - об этом вспоминает, например, автор предисловия к английскому изданию райнеровской биографии, известный американский историк венгерского происхождения Иштван Деак. Показателен и отзыв крупного политолога Иштвана Бибо: И.Надь выделялся в когорте окружавших его коммунистов по крайней мере внешним отсутствием мессианской экзальтированности и той идущей от фанатизма, пугающей бесчеловечности, на которую всегда обращали внимание со стороны.

Экономист-аграрник по своему призванию, охотно занимавшийся научными штудиями и с удовольствием читавший лекции студентам, Надь был создан скорее для скромной академической карьеры, чем для профессиональной политической (тем более подпольной революционной) деятельности и в иных условиях мог бы закончить свои дни уважаемым университетским профессором. Лишь в силу определённого стечения обстоятельств он как специалист-аграрник сумел в 1945 г. занять одно из вакантных, предназначенных для компартии мест в коалиционном правительстве, став министром земледелия (попросту говоря, другого эксперта-аграрника такой квалификации в среде венгерской коммунистической эмиграции в Москве не было). Это позволило ему «попасть в обойму», оказаться включённым на 10 последующих лет в новую политическую элиту Венгрии. Впрочем, приуменьшать политическую амбициозность И.Надя также едва ли следует. Трудно согласиться с Мераи, который пишет: «Власти он не искал. У него отсутствовало честолюбие, присущее большинству политиков. В своём возвращении к власти он видел обузу, которую ему придётся нести ради блага партии, народа и всей нации». Напротив, летом и ранней осенью 1956 г. при всей осторожности И.Надя его действия в условиях углубляющегося внутриполитического кризиса свидетельствуют об упорном стремлении добиться возвращения на пост главы правительства с тем, чтобы наконец реализовать свою программу реформ, провозглашённую в 1953 г. Это бросалось в глаза и его политическим противникам, и единомышленникам.

В отличие от подавляющего большинства коммунистических политиков своей генерации И. Надь (человек из совсем небогатой мелкобуржуазной семьи, так и не сумевший из-за начавшейся Первой мировой войны получить законченное образование и всю жизнь всерьёз занимавшийся самообразованием) всегда тянулся к интеллигенции. Попав в опалу в 1955 г., он сделал шаг навстречу поддержавшим его писателям и журналистам, в чём Я.Райнер справедливо видит шаг, свойственный скорее интеллигенту, чем партийному функционеру. Однако преувеличивать «особость» И.Надя также было бы неправильным - он не только всю свою сознательную жизнь идентифицировал себя с коммунистическим движением и марксистско-ленинской идеологией, но воспринимался в других лагерях как инородное тело - даже попутчиками коммунистов из левых крестьянских партий. Один из них, писатель и деятель национальной крестьянской партии Йожеф Дарваш, осенью 1947 г. во время поездки в СССР в составе делегации венгерско-советского общества культурных связей говорил советскому собеседнику: И.Надь, отвечающий за аграрную политику в руководстве компартии, не оправдал надежд, его теоретические знания не связаны с практикой, венгерского крестьянства он, по мнению «народного писателя» Дарваша, не знает.

«Святая святых» большевистской этики, единство партии, никогда не было для убеждённого коммуниста И.Надя пустым звуком, меньше всего он хотел дать своим противникам повод для обвинений во фракционности и подстрекательстве недовольной режимом молодёжи против правящей партии. В своей книге, писавшейся во многом в полемике с обвинительным заключением по делу И.Надя и его соратников, Мераи доказывал, что нет оснований приписывать Надю преднамеренную подготовку мятежа, напротив, он вёл себя предельно осторожно и сдержанно. Во взрывоопасной обстановке середины октября 1956 г. Надь предпочёл внешне устраниться и возвратился к активной политической деятельности лишь под сильным давлением не только близких единомышленников, но всего партийного актива. Конечно, он опасался провокаций, которые помешали бы ему вернуться в правительство и заняться осуществлением назревших реформ. Но его позиция была довольно чёткой, он последовательно придерживался той реформаторской программы, которую не успел реализовать в 1953-1955 гг., хотел сделать эффективнее коммунистический режим и совсем не собирался вводить многопартийность (даже в рамках левого крыла послевоенной антифашистской коалиции), содействовать формированию легальной оппозиции. «Это не дело партии самой создавать себе оппозицию», - спорил он со своими молодыми единомышленниками и не был склонен ни на минуту примкнуть к движению, которое ставило бы под сомнение политическую монополию компартии. Возражал он и против свободных выборов: «А что, если после всех разочарований венгерский народ изберёт своим лидером кардинала Миндсенти? Что тогда?»

Надь менее всего вписывался в события первого дня революции. Программа, с которой он выступил вечером 23 октября, была столь умеренной, что показалась миллионам венгров неадекватной текущему моменту (и была таковой на самом деле). Призывы мирно разойтись по домам и передоверить решение всех вопросов обновлённому партийному руководству не удовлетворили собравшихся. «Надь, как дисциплинированный партиец, заставил толпу ждать в течение двух часов, и этих двух часов, похоже, оказалось достаточно, чтобы контроль над событиями - на всё время или по крайней мере на несколько дней - выскользнул из его рук», - так впоследствии комментировал события того дня их активный участник Арпад Гёнц, первый президент посткоммунистической Венгерской Республики. О постоянном запаздывании с принятием нужных решений, сделавшем венгерскую революцию «революцией потерянных 48 часов», говорит и Мераи. Видимая нерешительность И.Надя в первые дни (а размах выступлений действительно оказался для него неожиданным, впрочем, не только для него, но для всех) осложнила его отношения с более радикальными реформаторами из числа коммунистов и отрицательно сказывалась на его популярности в народе, вела к разочарованию тех, кто прежде связывал с ним определённые надежды. Уже 24 октября о предательстве Надя вещали подпольные радиостанции. Однако и после этого ещё в течение 4 дней Надь продолжал отставать от событий, не отдавая себе ясного отчёта о создавшемся положении, не до конца понимая, что оказался изолированным от народа и от всего происходившего на будапештских улицах. Как пишет Мераи, «совершенно очевидно, что Надь смешивал разные обстоятельства - своё возвращение к руководству партией и роль вождя страны, в которой ему ещё следовало себя зарекомендовать. Он видел в создании нового президиума партии из шести человек личную победу, а народ, тем временем, относился к этому достижению равнодушно. В тот момент больше не существовало вопроса о неприемлемости отдельных лиц. Для народа была неприемлема вся партия!» Верно, пожалуй, и другое замечание биографа. Надь не просто долгое время был пленником своих идей, что не давало ему возможности сделать решающий шаг к пересмотру сути событий. Даже в самый разгар революции он оставался человеком науки, хотел выработать программу, отдельные пункты которой выдержали бы испытание объективного и научного анализа. Но действительность шла дальше, причём ускоренными темпами.

И всё-таки Надь был не просто коммунистом, чувствительным к национальным особенностям. Он гораздо острее большинства партийцев столь высокого ранга осознавал противоречие между коммунистической доктриной (а тем более советской политикой) и реальными народными чаяниями. Всю свою жизнь Надь старался и в теории и на практике способствовать их примирению, не забывая об ответственности политиков перед народом, хотя и не чураяськомпромиссов (ведь политика - искусство возможного).

Если в первые послевоенные годы в Имре Наде сосуществовали и драматически противоборствовали коммунист-интернационалист и защитник интересов венгерского крестьянства, то в октябре 1956 г. он предстаёт ещё в одной ипостаси - как венгерский патриот. Впрочем, этот поворот был подготовлен всей его предшествующей духовной эволюцией. В 1955 г. в своих записках, адресованных партийному руководству и ставших достоянием публики позже, он радикально пересмотрел некоторые сталинские догмы - особенно там, где дело касалось характера отношений между социалистическими странами: неизменная чувствительность Надя к национальной специфике логически приводила его к требованиям большего равноправия в советско-венгерских отношениях. В дни октября 1956 г. он пошёл дальше. Если незадолго до начала решающих событий в беседах с единомышленниками он принципиально отвергал многопартийную систему с позиций традиционной коммунистической ортодоксии, то позже, к 28 октября, приняв во внимание голос народа, пришёл к признанию политического плюрализма, как и требования о выводе советских войск из Венгрии. Выбор, что и говорить, оказался нелёгким, пришлось ломать самого себя. Как пишет в этой связи левый французский политолог Клод Лефор, ранее Надь «не мог себе представить, чтобы местом исторических решений была не партия. Он не был способен осознать и то, что массовые выступления зашли далеко и найдут свой путь и без руководителей и без лозунгов. Его рефлексы были рефлексами партийца!» Но к концу октября, с выходом на политическую арену независимых общественных организаций, ревкомов, рабочих советов возникло новое положение. Путь Гомулки и Дубчека был перед Надем закрыт (хоть он был создан именно для такой роли!). «Он хотел быть хорошим коммунистом и хорошим патриотом в одно и то же время. Это было невозможно», - замечает Мераи. Все прежние попытки И.Надя примирить большевистско-ленинскую концепцию социализма с национальными интересами, создать социализм, отвечающий не только этим догмам, но и конкретным венгерским условиям, оказались в октябрьские дни утопическими и были если не отброшены, то на время оставлены. В ситуации, когда надо было делать решительный выбор, венгерский патриотизм перевесил глубокие коммунистические убеждения И.Надя. 28 октября, сделав решительный шаг к сближению с массовым народным движением, И.Надь переступил грань, отделяющую функционера-партийца, исходящего прежде всего из интересов своего движения, от политика общегосударственного, общенационального масштаба. Верный «московит» коминтерновской выучки превращался в венгерского национального революционера, последователя традиций 1848 г. В книге Мераи впервые прозвучал образ моста через бездну, отделяющую партию от народа, и Надя, стоящего на этом мосту, впоследствии нашедший художественное воплощение в скульптуре на площади Кошута.

Стремительная эволюция политического лица И.Надя всего за несколько октябрьских дней 1956 г. иногда вызывала обвинения в непоследовательности даже со стороны некоторых его доброжелателей («вчера говорил одно, сегодня другое»). Конечно, можно по-разному оценивать провозглашение выхода Венгрии из Организации Варшавского договора с точки зрения соответствия этой меры принципам реальной политики - не совсем заблуждаются, по нашему мнению, те, кто видит в этом неоправданный всплеск эмоций с непросчитанными последствиями. Вместе с тем истоки непоследовательности в заявлениях и действиях Имре Надя коренились не в «оппортунизме» его натуры, как считали в Москве, а в стремлении, оказавшись на гребне событий, овладеть быстро меняющейся реальностью, найти общую платформу для разнородных политических сил, проявивших себя в дни революции, и в то же время сохранить социалистическое содержание правительственной программы. Попытки оказывались тщетными, овладеть ситуацией никак не удавалось, поиски дальнейших путей выхода из кризиса были пресечены советским военным вмешательством.

Биографы Имре Надя Т.Мераи и Я.Райнер анализируют причины неудач, раскрывают ошибки и просчёты, не идеализируя своего героя, проявлявшего очевидную слабость в практической политике. Ещё более критичен к И.Надю уважаемый американский эксперт Чарльз Гати, как и Мераи, беженец 1956 г. (его новая книга «Обманутые ожидания» вышла в год юбилея революции и на русском языке). «При всём уважении к доброй воле и патриотизму Имре Надя и его коллег, признавая, что первое значительное восстание против советского господства в Европе было тяжелейшим и, пожалуй, безнадёжным предприятием, не следует закрывать глаза на неумелость и неуклюжесть венгерского революционного правительства», - отмечает он. А на следующей странице замечает: «Бесстрашное, бескомпромиссное поведение Надя на судилище, приговорившем его к смерти в 1958 г., не должно затенять того, что, несмотря на благие намерения, он не обладал политическим мастерством, которое могло бы привести революцию к победе. В частности, ему не удалось провести страну между максималистскими ожиданиями борцов за свободу и довольно умеренными требованиями Москвы».

Всё это, может быть, так, но, как справедливо полагает Райнер, действия И.Надя в период революции надо оценивать не только в политических, но и в моральных категориях. По мнению биографа, утром 4 ноября, в момент решающей советской военной акции, Надь оказался не на высоте положения и стоявших перед ним задач, его поведение ознаменовало собой шаг назад от выполнения общенациональной миссии к узкопартийной политике. Известное заявление по радио с обращением к народу только дезориентировало многие тысячи венгров, а последующее бегство в югославское посольство не просто нанесло удар по легитимности правительства, но было само по себе проявлением человеческой слабости. Совсем по-другому вёл себя в той же ситуации один из министров в правительстве И.Надя Иштван Бибо, человек, в меньшей мере обладавший политическими амбициями, однако мыслитель совсем иного, чем Надь, международного масштаба, один из крупнейших венгерских интеллектуалов XX века. Когда около 8 часов утра советские солдаты вошли в здание Парламента, они застали там лишь одного министра действовавшего правительства - это был И.Бибо. Перед тем как быть задержанным советскими спецслужбами, он попытался провести нечто вроде пресс-конференции, чтобы обратиться с новым воззванием к венгерскому народу от имени правительства через считанные часы после того, как И.Надь в своём радиообращении заверил нацию, что правительство находится на своём посту, сам же после этого укрылся в югославском посольстве. Всё-таки Надь избежал морального падения, отказавшись признать новое правительство, навязанное извне. А позже, своим героическим сопротивлением попыткам заставить себя играть по чужому сценарию искупил (опять же в моральном плане) свои ошибки, допущенные в минуту слабости.

И. Надь был не просто типичным восточноевропейским национал-коммунистом середины XX в., продуктом кризиса советских амбиций на полный контроль над мировым коммунистическим движением (а этот кризис явно обнаружился уже в 1948 г., когда Тито отказался повиноваться Сталину). И не просто (если прибегнуть к другой оптике восприятия тех же вещей) человеком, чьё активное участие в коммунистическом движении не убило в нём политика, преданного национальным ценностям. Образ действий И.Надя в условиях революции 1956 г. имел свои корни в венгерской исторической традиции. За 100 лет до этого, во время революции 1848 г., премьер-министр Лайош Баттяни (как и Надь, после поражения революции казнённый) также стремился оставаться на почве существующей законности, сложившейся легитимности. Признавая правомерность требований восставших, он в то же время не выступал за немедленный слом старой системы, искал пути мирного разрешения конфликта.

Однако, как и в 1848 г., в 1956 г. неумолимая логика революционного действия, динамика событий вели дальше, и Имре Надь, объявивший о выходе своей страны из Организации Варшавского договора, был востребован в роли не только Баттяни, но и Лайоша Кошута, пошедшего на решительный разрыв со своим «сюзереном», австрийским императором. Трагедия Надя заключалась в том, что он оказался неготовым для исполнения этой роли - не только вследствие объективного стечения обстоятельств, но отчасти и в силу субъективных причин. В большей степени оказался, пожалуй, готов к выполнению схожей миссии польский коммунистический лидер В.Гомулка. Польское руководство сумело вовремя совершить решительный поворот к отстаиванию национальных приоритетов перед диктатом Москвы, что нейтрализовало наиболее радикалистские настроения в обществе, чрезвычайно чувствительном к неравноправию в польско-советских отношениях, предотвратило развитие событий по венгерскому варианту. Впрочем, Гомулка тоже оказался позже не на высоте положения. Относительный успех национально ориентированных, реформаторских сил в Польше в октябре 1956 г. не был закреплён подлинным реформированием системы, что обусловило явное попятное движение, откат к хотя и не слишком тиранической, но всё же весьма неэффективной административно-бюрократической модели социализма. И это, кстати сказать, несколько контрастировало с положением в Венгрии, где режим Кадара с начала 1960-х годов развивался по пути либерализации, а в 1968 г. приступил к экономической реформе, хотя и не реализованной в полном объёме в силу внешних и внутренних факторов.

По мере эволюции режима Кадара, формирования специфической венгерской модели социализма, при которой Венгрия за 10 лет из обузы для СССР превратилась в витрину «социалистического содружества», западным политологам приходилось сопоставлять потерпевшего тяжелое поражение идеалиста И.Надя с более успешным, хотя и циничным прагматиком Я.Кадаром, попытавшимся в непростой обстановке, сложившейся после поражения венгерской революции, реализовать на практике с оглядкой на Москву хотя бы некоторые из реформаторских идей 1956 г. Иногда сравнение даже оказывалось в пользу Кадара, чьи эксперименты с реформированием «реального социализма» в начале 1970-х годов привлекали пристальное внимание на Западе и внушали кое-кому неоправданные иллюзии (разочарование пришло к концу 1970-х). Конечно, реформаторскому имиджу Кадара здорово вредила жестокая расправа над И.Надем, и для того, чтобы образ венгерского лидера выглядел более незапятнанным, приходилось многое, если не всё, списывать на Москву. Только в 2000-е годы были опубликованы документы из архивов ЦК КПСС, неопровержимо свидетельствующие о том, что в феврале 1958 г. Москва предоставила Кадару шанс закончить дело без вынесения смертных приговоров, но он этим шансом сознательно не воспользовался («Российский курьер» писал об этом в сентябре 2006 г.). Впрочем, и сейчас нетрудно столкнуться с инерцией прежних стереотипов о диктате Москвы. Достаточно взять в руки биографию Хрущёва, принадлежащую перу американского историка У.Таубмана и опубликованную в 2005 г. и в русском переводе. Книгу нашумевшую, удостоенную Пулитцеровской премии, но неровную по качеству.

Что же касается Тибора Мераи, то он впадает в иную крайность. В специально написанном для российского читателя послесловии он даёт Кадару такую характеристику, которую едва ли можно считать объективной: прилагающий «людоедские усилия» «фанатичный, одержимый человеконенавистник», который долгие месяцы не мог смириться с тем, что ему никак не удаётся отправить Имре Надя на эшафот, и всё же дождался удобного для Москвы момента и сделал своё черное дело. Не прислушавшись к опытному китайскому коммунисту Чжоу Эньлаю, посоветовавшему не казнить главных деятелей контрреволюции, дабы не делать из них мучеников.

По Мераи, идея отправить Имре Надя на эшафот созрела у Кадара в первые же недели после прихода к власти. Недаром, «заполучив» так и не подавшего в отставку премьер-министра, задержанного 23 ноября при выходе из югославского посольства и отправленного в Румынию, он потирая руки воскликнул: «Никакой отставки не надо, дело сделано». Если так, то все позднейшие высказывания Кадара в беседах с западными политиками о том, что Надь остался бы жив, уйди он вовремя и уступи дорогу новому правительству, - это не более, чем создание мифологем. По мнению Мераи, в течение трёх десятилетий Венгрией управлял «закоренелый, кровожадный, циничный, хладнокровный, расчётливый и жадный до власти убийца», и этого «вовсе не смягчает, не компенсирует тот факт, что позже он ловко использовал позицию советского руководства, которое, опасаясь нового 1956 года, дало венграм, этому странному, ни славянскому, ни германскому, ни латинскому народу, чуть-чуть больше свободы, чуть-чуть больше "либерализма", чем жителям остальных своих колоний. Не компенсирует этого ни то, что он притворялся "отцом народа", простецким пролетарием, ни то, что многие западные "политики-реалисты" спустя какое-то время не только считали его вполне приличным человеком, но просто-таки наперегонки искали его благосклонности» - к нему приезжали Тэтчер, Миттеран, его принимали Жискар Д"Эстен и папа Павел VI. Таким образом, под пером биографа Имре Надя Кадар не просто демонизируется, он криминализируется.

Но можно ли оценивать роль Кадара в новейшей венгерской истории только по тому, как он проявил себя в деле И.Надя? Конечно же, нельзя снимать с многолетнего лидера ВСРП тяжёлой ответственности за репрессии, совершённые после 1956 г. Верно и то, что Кадар умело эксплуатировал сложившийся на Западе образ либерального коммуниста-прагматика, пользуясь недоступностью документов о своей подлинной роли в расправе над И.Надем. Но показательно и другое. Как только угроза режиму была отодвинута, Кадар тут же предпринял далеко идущую амнистию. Уже это свидетельствует о том, что он был не убийцей-маньяком, а жёстким прагматиком. Кроме того, Кадар сам добился у советского руководства (в известном смысле отвоевал) для своего народа большей свободы - взамен за послушание в принципиальных внешнеполитических вопросах. На протяжении всей 30-летней эпохи на человека, стоявшего во главе Венгрии, налагали ограничения объективные условия.

Любой политик, который хотел что-то сделать для страны, должен был соблюдать определённые правила игры в отношениях с Москвой, подчиняться блоковой дисциплине. Только люди, приемлемые для руководства КПСС, могли после 1956 г. активно проявить себя на поприще государственной деятельности. Своим несомненным политическим реализмом Кадар выгодно отличался от тех, кто склонен был безответственно призывать на баррикады. Его позиция была востребована эпохой, ведь именно компромисс в тех условиях отвечал интересам нации, точно так же, как в 1867 г. венгерская политическая элита во главе с Ференцем Деаком пошла на компромисс с домом Габсбургов, тем самым обеспечив оптимальные условия для развития страны в течение нескольких десятилетий. Своей внешнеполитической лояльностью Москве Кадар отвоевал себе поле для проведения более самостоятельной внутренней политики, осуществления ограниченных реформ, всё-таки превративших Венгрию на какое-то время в витрину соцсодружества. Значит, можно говорить о политическом мастерстве человека, который из ненавидимого подавляющим большинством венгров ставленника другого государства через 12-15 лет превратился в наиболее популярного в своей стране восточноевропейского лидера. Однако правда и то, что компромиссная политика Кадара, хотя и сделала менее болезненной смену систем, вместе с тем отнюдь не предотвратила экономический кризис и последующий политический крах венгерской модели социализма. В 1958 г. Тибор Мераи задавался в своей книге вопросом: «каков будет финал этой системы управления, прибегающей к подобного рода средствам?» Кадар частично ответил на этот вопрос эволюцией своей системы. Но финал всё-таки мало чем отличался от того, как завершили свои дни другие коммунистические режимы.

Став на некоторое время витриной «социалистического содружества», кадаровский режим, как и родственные ему политические режимы в странах Восточной Европы, показал в конечном итоге свою нежизнеспособность. Изменение расклада сил на международной арене, прекращение советского контроля над Восточной Европой способствовали быстрой его трансформации в иное качество. Кончина Кадара в июле 1989 г., символизировавшая завершение целой эпохи в истории Венгрии, почти совпала по времени с перезахоронением Имре Надя. Человек, управлявший Венгрией более 30 лет, ещё при жизни мог увидеть сделанный своей нацией выбор в пользу чуждых ему западных моделей, основанных на политическом плюрализме. С 33-летней дистанции стал очевиден парадокс: не будучи в отличие от Кадара сильным практическим политиком и хуже представляя себе пределы возможного, И.Надь, ставший знаменем сил, выступавших в конце 1980-х годов за смену системы, заочно доказал перед Кадаром свою историческую правоту. Главный же вывод, к которому приходишь при прочтении книг Я.Райнера и Т.Мераи, таков: политические ошибки И.Надя, его неспособность овладеть ситуацией в трагические дни октября 1956 г. не перечёркивают значения морального примера, который он дал в последние полтора года жизни последовательным отстаиванием убеждений, в своих основных, наиболее значительных моментах совпадавших с чаяниями венгерской нации.

Александр СТЫКАЛИН

Вышедшая в 1958 г. во Франции книга «13 дней. Имре Надь и венгерская революция 1956 года» тут же стала бестселлером, была переведена на несколько языков, в том числе и русский - в 1961 г. её опубликовало нью-йоркское эмигрантское издательство. К новому русскому изданию Мераи написал специальное послесловие, приезжал в Москву на презентацию книги. Почти три десятилетия Мераи редактировал газету «Иродалми уйшаг», продолжавшую в эмиграции традиции венгерской революционной прессы осени 1956 г. В год 30-летней годовщины казни И.Надя по его инициативе был воздвигнут памятник Имре Надю и другим жертвам репрессий в Венгрии конца 1950-х годов на известном своими историческими традициями парижском кладбище Пер Лашез. Этот акт поддержали в своём письме 27 лауреатов Нобелевской премии. На родину после третьвековой разлуки Мераи впервые приехал летом 1989 г., чтобы участвовать в торжественном перезахоронении праха Имре Надя, и по просьбе семьи покойного произнёс речь над его могилой.

Имре Надь (венг. Nagy Imre, ; 7 июня 1896, Капошвар, Австро-Венгрия - 16 июня 1958, Будапешт, Венгрия) - венгерский политический и государственный деятель. Сторонник демократических реформ в коммунистической партии. Премьер-министр Венгерской Народной Республики в 1953-1955 и во время восстания 1956 года, подавленного советскими войсками.

Биография

До второй мировой войны

В годы Первой мировой войны Имре Надь был призван в австро-венгерскую армию. В 1916 году он попал в русский плен и был вывезен в Иркутскую губернию, где, подобно многим другим военнопленным из Австро-Венгрии, стал убеждённым марксистом. В 1917 году вступил в РКП(б), в годы Гражданской войны сражался в рядах Красной Армии.

Имре Надь вернулся в Венгрию только в 1921 году. В 1924 году он вступил в ВСДП, но был исключен из неё за критику руководства в 1925 году, когда вступил в марксистскую Коммунистическую партию Венгрии, где занимался по преимуществу аграрными вопросами. В общей сложности с 1921 по 1927 год в заключении по политическим мотивам пробыл три года. С ужесточением хортистского режима и запретом компартии вновь был арестован, затем эмигрировал в Вену.

В 1929-1944 годах Имре Надь жил в СССР, работая в Коминтерне и Институте сельского хозяйства АН СССР. 17 января 1933 года был завербован в качестве агента (секретного осведомителя) ГУГБ НКВД СССР. Поскольку он находился в хороших отношениях с Николаем Ивановичем Бухариным, после первого ареста последнего также был арестован в ночь с 4 на 5 марта 1938 года, но через несколько дней был освобождён. В 1939 году был восстановлен в рядах ВКП(б).

Во время чисток 1937-1938 годов, в результате которых были репрессированы Бела Кун и ряд других венгерских коммунистов, сотрудничество Надя с НКВД позволило ему выжить в ходе частых чисток. В соответствии с документами, имевшимися в архиве КГБ СССР, Имре Надь активно сотрудничал с НКВД и писал доносы на работавших в Коминтерне венгерских коммунистов. По доносам, собственноручно подписанным Имре Надем, были арестованы десятки человек, из которых 15 были расстреляны или погибли в лагерях. Он имел агентурную кличку «Володя» и, как отмечали его начальники, работал инициативно, умело и бескорыстно, материального вознаграждения не получал.

В 1941 году записался добровольцем в Красную Армию, но так и не был отправлен на фронт. До ноября 1944 года работал на московской радиостанции Кошут-радио, которая вела трансляцию программ на венгерском языке для жителей Венгрии, являвшейся союзницей Германии в войне.

Послевоенные годы

4 ноября 1944 года Надь вернулся на родину с первой группой коммунистов-эмигрантов. С конца 1944 года он занимал министерские посты (преимущественно связанные с сельским хозяйством) в коалиционных правительствах Венгрии. 15 марта 1945 года именно он провозгласил правительственный декрет о земле, по которому все крестьяне наделялись собственными земельными участками. С 1945 года Имре Надь занимал посты министра внутренних дел в кабинете Золтана Тилди и министра продовольствия в кабинетах Ференца Надя и Иштвана Доби, а также был введён в состав ЦК Венгерской коммунистической партии.

В 1949 году Имре Надь по обвинению в оппортунизме был исключён из ЦК и снят со всех постов. На пост министра сельского хозяйства был возвращён после «покаяния» в декабре 1950 года.

Провал планов индустриализации и изменения в СССР после смерти Сталина привели к тому, что на пленуме Центрального руководства ВПТ 27 - 28 июня 1953 года Матьяш Ракоши был подвергнут критике и заменён на посту главы правительства Имре Надем. Новый глава правительства со своими сторонниками занял серьёзные позиции в партии. На посту главы правительства этот венгерский политик провёл ряд мер, направленных на улучшение жизни народа (были уменьшены налоги, увеличены зарплаты, либерализированы принципы землепользования), прекратил политические репрессии. Была проведена амнистия, прекращено интернирование и запрещено выселение из городов по социальному признаку. Имре Надь прекратил строительство множества крупных промышленных объектов. Капиталовложения были направлены на развитие лёгкой и пищевой промышленности, было ослаблено давление на сельское хозяйство, снижены цены на продукты и тарифы для населения.

Родился 7 июня 1896 в Капошваре в крестьянской семье. В годы Первой мировой войны служил в австро-венгерской армии, попал в русский плен. Принимал участие в большевистской революции и Гражданской войне.

После войны вернулся в Венгрию, но в 1928 был вынужден бежать в СССР, где оставался до 1944. Наступление Красной армии позволило ему вернуться в Венгрию. В 1944-1945 Надь - министр земледелия временного правительства, в 1947 - член политбюро компартии, в последующие годы - министр заготовок. Выступал против принудительной коллективизации, в 1949-1951 был выведен из состава политбюро, однако восстановлен в правительстве после публичного покаяния. В 1953 Надь стал премьер-министром и приступил к осуществлению программы реформ, однако в 1955 был отстранен от власти.

В октябре 1956 Надь стал премьер-министром коалиционного правительства, программа которого предусматривала свободу хозяйствования для крестьян и мелких собственников при сохранении социалистического государства всеобщего благосостояния, легализацию рабочих советов и некоммунистических партий, проведение свободных выборов, вывод советских войск из Венгрии, нейтралитет Венгрии. 4 ноября 1956 СССР, нарушив ранее взятые на себя обязательства, предпринял широкое вторжение в страну. Было образовано новое правительство во главе с Я.Кадаром. Надь и его ближайшие соратники нашли убежище в посольстве Югославии, однако вскоре были обманом высланы в Румынию. После принудительного возвращения в Венгрию Надь был заключен в тюрьму, а 16 июня 1958 тайно казнен в Будапеште.

ИМРЕ НАДЬ

Я - обманутый в светлой надежде,

Я - лишенный судьбы и души,

Только раз я восстал в Будапеште

Против наглости, гнета и лжи

Грубой силой под стоны и ропот

Я убит на глазах у людей.

И усталая совесть Европы

Примирилась со смертью моей.

Наум Коржавин

Имре Надь (1896–1958), казненный коммунистами за антикоммунизм, на самом деле был истым коммунистом, более того, одним из ветеранов венгерского и международного коммунистического движения. Участник Гражданской войны в России, в 1920-х годах он находился на партийной работе в Венгрии, с 1928 года эмигрировал и жил в СССР, занимаясь хозяйственной и научной деятельностью, в конце 1944 года вернулся в Венгрию. Очевидно, возвращение произошло с санкции Сталина - Венгрия переходила в зону влияния СССР и ей следовало обеспечить марионеточное правительство. В последующие годы И. Надь занимал ведущие государственные посты, министра сельского хозяйства в 1944–1945 годах, министра внутренних дел в 1945–1946 годах, в 1951-м - министра заготовок, в 1952-м - заместителя Председателя Совета Министров.

А затем произошло то, что принято называть «хрущевской оттепелью». Послесталинский курс Хрущева оказал большое влияние на политику Венгрии. До той поры венгерское партийное руководство с некоторым отставанием во времени повторяло все зигзаги послесталинской политики КПСС, нередко по прямым указаниям из Москвы.

Крутая расправа со сталинизмом вызвала шок в руководстве «братских стран». Кто-то решил выждать, кто-то (например Тито) вообще не захотел менять привязанностей и предпочел обострение отношений с Советским Союзом. Мало кто в ту пору понял, что оттепели как таковой и не планировалось, как не планировалось и «социализма с человеческим лицом». На смену сталинскому изуверству пришла не менее изуверская хрущевская демагогия. Однако огромное количество людей были введены в заблуждение этой демагогией, очевидно решив, что настала пора реальных свобод. Очевидно решив, что Венгерское правительство недопонимает «курс реформ» (или недостаточно активно на него реагирует), по инициативе советского руководства на пост главы правительства был назначен Имре Надь, которому и было поручено ознакомить с новым курсом широкую общественность. Имре Надь, позже названный «венгерским Горбачевым», - горячо ратовал за коренную ломку, перестройку старого просталинского курса.

Политика партии не устраивала Надя, он видел, что перестройка носит лишь поверхностный характер, а не полное изменение курса страны - экономического и социального, правительство раздирают идеология новых времен и методы старой закалки. Надь разочаровался в партии и все больше опирался на независимые от партии общественные силы, действуя если и не помимо партии, но через ее голову и оказывая на нее давление со стороны. «Слишком далека партия от народа», - утверждал Надь. Он участвовал в создании Отечественного народного фронта, возлагая на эту организацию большие надежды - Надь намеревался сделать фронт независимой от партии политической силой. Некоторые считали даже, что у Надя был план создания второй партии в Венгрии.

В конце 1954 - начале 1955 года положение Надя как главы правительства поколебалось, что напрямую было связано с изменениями в СССР. Пленум ЦК ВПТ постановил вывести Надя из Политбюро за его антимарксистские взгляды и фракционную деятельность, а также исключить из состава ЦК. Государственное Собрание отозвало Надя с поста Председателя Совета Министров. Таким образом, победа сталинистов в Венгрии весной 1955 года означала новый шаг по пути ослабления авторитета как партийного руководства, так и партии в целом, ослабления всего правящего режима. Разочарование политикой партийного руководства охватывало все более широкие круги коммунистов и беспартийных и начало превращаться в оппозиционное течение. Имре Надь, с его репутацией ветерана коммунистического движения, человека, выступавшего в прошлом против ошибочной политики, казался, особенно во время опалы, подходящей фигурой для роли спасителя авторитета партии. Сам Надь, все более проникаясь ролью наставника нации, занялся составлением трактата по актуальным вопросам социалистического строительства в Венгрии. Значительная часть участников оппозиционного движения - особенно активисты молодежных организаций и литераторы - продолжали считать, что хотя все беды страны заключаются в частных недостатках, их можно устранить, только сломив злостный саботаж высшего руководства, для чего нужно обратиться к массам. Все громче звучал во второй половине 1956 года боевой клич оппозиции: вернуть Имре Надя к руководству партией и страной. Надь написал заявление ЦК с просьбой восстановить его в партии ввиду необходимости сплотить партийные ряды, а также ввиду того, что он убедился в стремлении руководства ВПТ покончить с ошибками прошлого. ЦК ответило, что о привлечении Надя к руководству вопрос не стоит. События в Польше сыграли для Венгрии роль детонатора - появилась мысль о демонстрации солидарности с народом Польши. 23 октября демонстрация солидарности, встретив сопротивление властей, перешла в восстание по классической ленинской схеме - был захвачен телеграф, радио и прочие средства массовой информации.

Ситуация в Будапеште стремительно выходила из-под контроля властей. То, что еще днем представало как праздничное, хотя и несколько возбужденное шествие, перешло в безумную ярость толпы.

В ночь с 23 на 24 октября 1956 года состоялось заседание ЦК ВПТ, которое решило, что в столице Венгрии «разразилась контрреволюция». Было решено просить Советский Союз прислать для ее подавления советские войска, размещавшиеся в Венгрии, согласно условиям Варшавского Договора, поскольку стало ясно, что внутренними силами подавить начавшееся восстание не удастся. Той же ночью советские танки вступили в Будапешт. В эту же ночь ЦК включил в свой состав видных оппозиционеров, в их числе был и Имре Надь. Возглавить правительство было рекомендовано Надю.

Утром 24 октября Совет Министров оповестил население по радио, что фашистские и реакционные элементы развернули вооруженное нападение и что войскам отдан приказ поступать с зачинщиками по всей строгости закона. В интересах восстановления порядка запрещались всякие собрания, скопления людей и демонстрации. С личными обращениями по радио выступили Имре Надь и Янош Кадар. Кадар подчеркнул необходимость защитить власть рабочего класса от врага и призвал коммунистов и всех трудящихся поддержать советские войска и вооруженные силы Народной республики. Надь, призывая к восстановлению порядка, больше говорил о предстоявшем осуществлении программы, провозглашенной правительством республики еще в 1953 году, и ратовал за «национальное примирение».

В течение 24 октября положение еще более обострилось. Советские войска в Будапеште натолкнулись на сопротивление народа и понесли потери. Стали поступать сообщения о волнениях в ряде городов провинции. Участие советских войск в защите режима было воспринято многими как вмешательство извне в венгерские дела, в результате чего настроения масс развивались во все более неблагоприятном направлении.

Однако все обращения и увещевания в адрес повстанцев оставались безрезультатными - возможно, еще и потому, что не удавалось нанести им решительное военное поражение. Вооруженная борьба распространилась на провинцию, хотя нигде не достигала такого размаха, как в Будапеште, - в первую очередь потому, что сопротивление со стороны защитников правительства было слишком слабым. Тем временем, явившись к Имре Надю, делегация первого в Венгрии рабочего совета потребовала от правительства расторгнуть Варшавский Договор, добиться вывода до 1 января 1957 года всех советских войск с территории Венгрии, установить с Советским Союзом «равноправные и независимые отношения», сделать парламент «действительно высшим органом страны», а профсоюзы - «независимыми организациями», создать на заводах рабочие советы, повысить заработную плату низкооплачиваемым категориям рабочих и служащих и установить максимум для высокооплачиваемых категорий, предоставить амнистию повстанцам и политическое убежище перешедшим на их сторону советским бойцам и офицерам, создать из рабочих и других трудящихся новые органы государственной безопасности.

Видно, в этот миг в самосознании Надя произошла некая эволюция, поскольку вместо того, чтобы комфортно отсидеться вдали от конфликта, он вышел в первые его ряды. В тот же день, 26 октября, Надь предложил Центральному Комитету приветствовать восстание как «национальное и демократическое движение», но не получил поддержки большинства. Тем не менее он сумел добиться существенных уступок, и в переданном в 16.45 по радио новом обращении ЦК характеризовал события уже не как фашистскую контрреволюцию, а как «братоубийственную борьбу». Врагами народной власти именовались лишь те, кто откажется сложить оружие до 22 часов. ЦК обещал переформировать правительство, говорил о «преступлениях прошлого», одобрял создание рабочих советов. По поводу отношений с Советским Союзом говорилось, что они должны быть налажены «на основе независимости, полного равенства и невмешательства во внутренние дела друг друга» и что «в качестве первого шага к этой цели советские войска вернутся на свои базы сразу же после восстановления порядка». Как образец ЦК ВПТ приводил «формирующиеся ныне заново отношения между Польшей и Советским Союзом».

Заявляя в категорическом тоне о твердой решимости ЦК и правительства защищать достижения народной демократии и ни на йоту не уступать в вопросе о социализме, призывая коммунистов, рабочих и вооруженные силы «уничтожать беспощадно тех, кто поднял свое оружие на государственную власть нашей народной республики, если они не сложат оружие в установленный срок», обращение заканчивалось в другом тоне. «Пусть национальное единство и примирение сменит эпоху братоубийства! Пусть будут вылечены раны, которые мы нанесли сами себе!»

Показателем растущего влияния Надя было то, что в тексте обращения говорилось о Центральном Комитете «во главе с товарищем Имре Надем», тогда как имя первого секретаря ЦК даже не упоминалось 31 октября (в значительной степени под давлением мировой общественности, возмущенной действиями советских войск в Будапеште) была опубликована датированная 30 октября декларация Советского правительства, поименованная «Об основах развития и дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между Советским Союзом и другими социалистическими государствами». В ней косвенно признавался факт нарушений и ошибок, умалявших принципы суверенитета и равноправия, правда, только в экономических отношениях между социалистическими государствами. Советское правительство обещало неотложно рассмотреть вопрос об удалении советников СССР из государственного, хозяйственного и военного аппарата стран народной демократии и обсудить вопрос о пребывании советских войск на территории Венгрии, Румынии и Польши. Декларация называла справедливым и прогрессивным движение венгерского народа против недостатков в области экономического строительства и против бюрократизма, хотя и отмечала, что к этому движению вскоре после его начала примкнули силы «черной реакции и контрреволюции». Выражая сожаление по поводу происшедшего кровопролития и признавая, что дальнейшее пребывание советских войск в Венгрии может послужить поводом для еще большего обострения обстановки, советское правительство объявляло о своей готовности вывести их из Будапешта, «как только это будет признано необходимым Венгерским правительством», и начать переговоры «с правительством Венгрии и другими участниками Варшавского Договора» по поводу их дальнейшего пребывания в стране. Декларация связывала вмешательство советских войск в ход событий 23 октября с просьбой Венгерского правительства и утверждала принцип, согласно которому иностранные войска могуг находиться на территории участника Варшавского Договора только с согласия соответствующего государства. В последующие два дня, в отличие от предыдущей недели, в сообщениях агентства ТАСС из Венгрии преобладал тон удовлетворения положением в стране, хотя проскальзывали и ногки тревоги. В эти дни пресса социалистических стран не готовила читателя к мысли о необходимости срочных мер в связи с развитием событий в Венгрии и исходила из того, что положение в этой стране постепенно нормализуется, хотя и не без трудностей и хотя опасность окончательно еще не устранена. 1 ноября «Правда» сообщила, что советские войска выведены из Будапешта, а комендантский час в городе отменен.

Все говорит о том, что в высших инстанциях СССР и других социалистических государств решение о новых радикальных и срочных мерах военно-политического характера в Венгрии в эти дни только еще выкристаллизовывалось по мере того, как выявлялась катастрофичность тамошней ситуации и уходили надежды на то, что защитники «народной демократии» смогут справиться с нею собственными силами. Становилось все яснее, что реальная власть в стране переходит в руки антисоветски и антисоциалистически настроенных ревкомов и советов, что Венгрия выходит из системы Варшавского Договора и что по истечении короткого времени может наступить консолидация нового режима на антикоммунистической и антисоветской основе. О позиции и намерениях Имре Надя полного представления тогда, по-видимому, не было, но было достаточно и того, что он не мог - или не хотел - помешать сдвигу страны вправо.

В связи с событиями в Венгрии стали намечаться тревожные признаки и в ряде других социалистических государств.

Вся польская печать открыто солидаризовалась с венгерским восстанием, югославская печать атаковала сталинизм как главную причину венгерского взрыва, брожение было отмечено среди студентов ГДР и Румынии, тревожные вести (ставившиеся в прямую связь с венгерскими событиями) поступали даже из Китая и Вьетнама.

Престижу советской армии также был бы нанесен ущерб в случае каких-либо уступок и компромиссов с венгерскими повстанцами, после того как кровь советских воинов уже была пролита. Не следует забывать также, что «холодная война» продолжалась, и сама мысль о том, что может быть утрачен военно-стратегический контроль над Венгрией, что нейтральная страна или, того хуже, новый член НАТО может быть вклинен в советский кулак, нависавший над Западной Европой, была непереносима для политиков, вышедших из сталинской школы.

Тем временем Янош Кадар выехал на встречу с советским руководством, на которой было принято решение о подавлении восстания. Окончательное решение кремлевским руководством было, по-видимому, принято 2 ноября, ибо газеты за 3 ноября показывают резкое изменение тона сообщений о Венгрии. Части Советской армии в Венгрии еще 31 октября стали получать подкрепления и выдвигаться на новые рубежи, не возобновляя пока боевых действий. В течение 1 ноября Надь несколько раз обращался к советскому послу Ю. Андропову с протестами по поводу вступления новых советских войск на территорию Венгрии. Он обвинял Советское правительство в нарушении условий Варшавского Договора, который не предусматривал подобных передвижений войск по территории страны, подписавшей Договор, против воли правительства этой страны. В 16 часов того же дня Совет Министров принял предложение Надя о выходе Венгрии из организации Варшавского Договора, о чем советский посол был уведомлен в 17 часов. Голосуя за предложение Надя, министры предварительно заручились согласием руководящих органов своих партий.

В 19 часов Надь объявил по радио о выходе Венгрии из организации Варшавского Договора. Он сообщил также, что Венгрия обратилась к великим державам - СССР, Великобритании, США и Франции - с просьбой гарантировать ее нейтралитет. Венгерское правительство попросило также поставить на обсуждение Генеральной Ассамблеи ООН вопрос о нейтралитете Венгрии. После полуночи в воскресенье 4 ноября советские войска двинулись в глубь Будапешта и в пять часов приступили к уничтожению опорных пунктов повстанцев. Имре Надь еще в три часа ночи созвал заседание своего кабинета, на котором было принято решение оказать советской армии вооруженное сопротивление. Через двадцать минут после возобновления боев Надь выступил по будапештскому радио. Он обвинил советскую армию в нападении на столицу Венгрии с явным намерением свергнуть законное демократическое венгерское правительство. Формулировкой:

«Наши войска сражаются. Правительство остается на своем посту», Надь, по существу, призвал к вооруженному сопротивлению, хотя и уклонился от того, чтобы отдать вооруженным силам страны формальный приказ вступить в бой с советскими войсками, как настаивал главнокомандующий национальной гвардии генерал Кираи. Вскоре после этого Надь покинул здание парламента и укрылся в югославском посольстве. В Будапеште начались бои. Город сильно пострадал: стены многих домов были повреждены попаданиями снарядов и пуль, на некоторых улицах артиллерийским огнем были разрушены целые кварталы. На улицах в течение некоторого времени оставались подбитые и сгоревшие танки, пушки и грузовики, сорванные трамвайные и троллейбусные провода, битое оконное стекло, камни мостовых, сложенные грудами у огневых позиций, экономическая жизнь замерла.

Действительно, удару советских войск не было оказано сопротивления, организованного из единого центра.

Между тем Надь хлопотал через югославское посольство о разрешении выехать в Югославию, югославское же правительство рассматривало все выгоды и убытки от конфронтации с Советами. Очевидно, классовая близость с СССР возобладала, и югославские руководители распорядились выдать мятежных венгров. 23 ноября Имре Надь и находившиеся с ним члены сформировавшегося в конце октября - в начале ноября партийного руководства (в том числе Д Лукач, 3. Ваш, Г. Танцош) и члены их семей были арестованы советскими офицерами при выходе из югославского посольства и перевезены в Румынию. Весть об этом вызвала новое обострение обстановки. 16 июня 1958 года в Будапеште было объявлено о закрытом процессе над Имре Надем и его ближайшими сподвижниками. Суд расценил деятельность Надя как контрреволюционный заговор и государственную измену и вынес смертные приговоры Надю, Силади, Гимешу и Малетеру и принял постановления о приведении их в исполнение. (Лошонци к моменту суда умер в тюрьме, другие обвиняемые на этом процессе были приговорены к длительным срокам тюремного заключения.) Протест югославского правительства по поводу осуждения и казни Надя был отклонен правительством Венгрии. 19 декабря 1958 года Генеральная Ассамблея ООН осудила казнь Надя, а в следующем году 64 голосами против 10 осудила правительства СССР и Венгрии за игнорирование постановления ООН по венгерскому делу. Так коротко и бесславно закончилась «хрущевская оттепель». До настоящей перестройки общественного строя, политики и экономики в странах «советского блока» оставалось еще 30 лет.

Из книги Большая Советская Энциклопедия (ВА) автора БСЭ

Из книги Большая Советская Энциклопедия (КА) автора БСЭ

БСЭ

Надь Лайош Надь (Nagy) Лайош (5.2.1883, Апоштаг, - 28.10.1954, Будапешт), венгерский писатель. Сын крестьянина. По образованию юрист. Член компартии Венгрии с 1945. С 1908 публиковал новеллы, в которых критически изображал жизнь буржуазной Венгрии. Сочувственно встретил пролетарскую

Из книги Большая Советская Энциклопедия (СА) автора БСЭ

Из книги Большая Советская Энциклопедия (СЕ) автора БСЭ

Из книги Большая Советская Энциклопедия (ТЕ) автора БСЭ

Сёкефальви-Надь Бела Сёкефальви-Надь (Sz?kefalvi-Nagy) Бела [р. 29.7.1913, Коложвар (Клуж)], венгерский математик, академик Венгерской АН (1956; член-корреспондент 1945). Окончил (1936) университет в Сегеде, с 1948 профессор там же. С 1953 президент Математического комитета, с 1970 президент

Штейндль Имре Штейндль (Steindl) Имре (29.10.1839, Пешт, - 31.8.1902, Будапешт), венгерский архитектор. Окончил венскую АХ (1867). Много занимался реставрацией венгерских средневековых памятников. Знаток и энтузиаст готики, Ш. широко использовал её мотивы в своих постройках (Новая ратуша,

Из книги 100 великих казней автора Авадяева Елена Николаевна

Имре Кальман Имре Кальман (1882-1953) – известнейший после Франца Легара представитель серебряного века венской оперетты. На его творчество в одинаковой мере повлияли мелодии вальсов и чардаша, венгерского национального танца. Самую большую известность приобрело его

Из книги Популярная история музыки автора Горбачева Екатерина Геннадьевна

ИМРЕ НАДЬ Имре Надь (1896-1958), казненный коммунистами за антикоммунизм, на самом деле был одним из ветеранов венгерского и международного коммунистического движения. Участник Гражданской войны в России, в 1920-х годах он находился на партийной работе в Венгрии, с 1928 года

Из книги автора

Имре Кальман Композитор, прославившийся как создатель неовенской оперетты, появился на свет в 1882 году в деревне Шиофок в Венгрии. С 10 лет он жил в Будапеште, где учился в гимназии, а затем в университете и одновременно в музыкальной академии по теории музыки и композиции.В